Матерные слова перестали быть непечатными в буквальном смысле: мало кого удивляет, когда герои современных литературных произведений и кинофильмов не стесняют себя в выражениях.

Как в делах, так и в словах мы проявляем себя по-разному. У одних сквернословие вошло в привычку, и в любой обстановке (даже в семейном кругу) они не могут связать двух слов без того, чтобы не выругаться. Другие обычно ведут себя более сдержанно, но непременным атрибутом «чисто мужского» (а все чаще и «чисто женского») разговора считают словцо, с помощью которого подчеркивают доверительный и раскованный характер беседы. Третьи относятся к брани брезгливо — выругаться для них немыслимо. Однако и те, и другие, и третьи единодушно не одобряют детское сквернословие.

А дети? Они неохотно слушают нас, зато охотно нам подражают.

Достаточно пройти пару кварталов, прислушиваясь к разговорам прохожих любого возраста, чтобы убедиться: лексика, прежде считавшаяся ненормативной, сегодня стала нормой общения и звучит постоянно и в любом контексте.

Особенность нынешней языковой ситуации в том, что традиционно оскорбительные слова и выражения в современном языке утрачивают свой изначальный смысл и употребляются в широчайшем спектре значений — как лингвистических, так и эмоциональных.

Матом теперь не ругаются, матом разговаривают.

И если оскорбительное значение мата понять легко, то его более широкая роль в современном языке требует пояснений.

По одной из версий — ругательство выступает средством разрядки эмоционального напряжения. Для очень многих людей окружающий мир не очень уютен и населяющие его люди не очень дружелюбны. Силясь защититься от угрожающего несовершенства мира и возможной агрессии со стороны ближних, человек отвечает порой превентивно, встречной агрессией. Это позволяет почувствовать себя не жертвой, а активно обороняющейся стороной, и сама способность дать отпор приносит утешение. (Даже академик Дмитрий Лихачев признавался в приватных беседах, что, столкнувшись с несовершенством мира в самой банальной форме, — например, споткнувшись о кочку, — реагирует на это не самыми деликатными словами.)

Оскорбительные слова и выражения по традиции считаются нежелательными, запретными. Но столь же нежелательно для нас покушение на наше благополучие. В нашем мироощущении любое посягательство на наше благо нарушает правильный порядок вещей, и мы соответственно реагируем на него нарушением принятых норм. Око за око!

Если принять эту версию, невольно ужасаешься: каким же несовершенным представляется мир большинству наших сограждан, если они так активно защищаются от него!

Большинство взрослых — по крайней мере те, кто еще не опустился окончательно, — сходятся в едином мнении: нецензурные слова — это «взрослая» лексика, и ребенку не позволительно их употреблять ни в коем случае. Если же из детских уст вылетает запретное слово, немедленно следует резкая отрицательная реакция: мы стремимся пресечь и наказать подобную распущенность. Но маленькому ребенку наша реакция не очень понятна.

В первые годы жизни он, существо поначалу бессловесное, стремительно овладевает родным языком. Все слова для него — новые. И он активно, как губка, впитывает их и усваивает, с каждым днем обогащая свой словарный запас. Ребенок прислушивается к речи окружающих, улавливает незнакомые слова, как бы пробует их на вкус. Причем малыш слышит не только те слова, с которыми обращаются к нему родители и которыми они обмениваются между собой, но и те, что на улице бормочет неопрятный красноносый дядя с нетвердой походкой. Маленький ребенок еще не может понять, почему одни слова хуже, чем другие. Для него все они интересны и достойны внимания.

Когда малыш в первый раз произносит нецензурное слово, оно в его устах вполне невинно. Для него это еще одно усвоенное слово, почти ничем не отличающееся от всех прочих. «Почти» касается того, что смысл практически любого слова ребенку ясен, а вот смысл ругательства он еще постичь не в состоянии. Он лишь смутно ощущает, что такими словами в речь вносится сильный эмоциональный акцент.

Родительский гнев возникшей проблемы не решает, а только усугубляет ее. В сознании ребенка непечатное слово обретает еще более сильную эмоциональную окраску.

Не в силах понять причину строгого запрета, малыш может попытаться использовать запретный плод как символ своей независимости:

«Если кому-то можно так говорить, то, значит, можно и мне.»

И запретное слово начинает мелькать в его речи, становясь от многократного употребления привычным.

По мере взросления проблема становится все более серьезной. Нецензурная лексика приобретает роль важного символа зрелости и независимости. Подросток быстро усваивает: если мат — лексика старших, запретная для ребенка, то приобщиться к вожделенному взрослому миру можно, нарушив это табу. Тем более что дело-то нехитрое! Понадобятся еще долгие годы, чтобы делами доказать свою личностную автономию и состоятельность. А вот затянуться сигаретой, лихо сплюнуть на пол или грязно выругаться можно хоть сию минуту!

Немаловажно и то, что сквернословие стало общепринятым, и отказаться от него во многих случаях означает противопоставить себя тому кругу, к которому хотелось бы или приходится принадлежать. Иной подросток начинает материться в кругу товарищей, дабы просто не оказаться белой вороной, не прослыть «ботаником» и маменькиным сынком. И с возрастом эта проблема лишь усугубляется — круг культурных людей, избегающих сквернословия, ныне настолько узок, что вращаться в основном приходится за его пределами.

А взрослые? Не в том ли состоит проблема, что для очень многих из нас задача личностного самоопределения так и осталась нерешенной, и самоутверждаться приходится инфантильным подростковым способом? Впрочем, иной может и вполне состояться как личность, добиться в жизни многого, однако с юных лет усвоенная привычка уже вошла в кровь, и отказаться от нее очень непросто. Так, начав в подростковом возрасте курить, многие потом и хотели бы бросить, да уже не могут.

К тому же не следует преувеличивать интеллектуальный уровень среднестатистического обывателя, для которого внятно выразить свою мысль — большая проблема. Для таких людей ругательство даже не выступает как таковое, а является своего рода междометием, заполняющим неизбежные пустоты в убогой речи. Из-за бедного словарного запаса затруднительно подобрать подходящие слова. Тогда на помощь приходят слова-»джокеры». Ими легко заменить почти любое слово родного языка и вызвать у собеседника более или менее адекватную ассоциацию. И если в массовом масштабе эта тенденция сохранится, мы постепенно сползем на интеллектуальный уровень пещерного дикаря, изъясняющегося десятком универсальных речевых символов.

Решение проблемы сложное и требует множества шагов в разных направлениях.

Но один из них — пожалуй, наиболее важный — видится в том, чтобы убедительным позитивным примером демонстрировать детям, что достойные люди — выше брани.